Соединенные Штаты Америки в историческом смысле недавно столкнулись в своей политике со странами исламского Востока, – на протяжении первых полутораста лет своего существования основными политическими и торговыми партнерами США оставались страны Европы и Дальнего Востока. Пожалуй, торговля с турецкой Смирной и война с берберскими пиратами в начале XIX в.(1) исчерпывают непосредственные контакты американцев с мусульманскими странами до второй половины XX века. В отличие от Соединенных Штатов, Россия и европейские великие державы, прежде всего Великобритания и Франция, уже к началу XIX века имели длительный опыт дипломатии и войн со странами исламского Востока. Россия в середине позапрошлого века вела длительную войну с горцами Северного Кавказа, а также прошла через череду военных конфликтов с Османской империей, кульминацией которых стала Крымская война 1853-56 гг.

В середине XIX века Соединенные Штаты впервые выходили на арену глобальной дипломатии. Резкое увеличение территории страны в результате аннексии Техаса в 1845 г., войны с Мексикой 1846-48, увенчавшейся отторжением у южной соседки огромных пространств и выходом США к Тихому океану, наконец, волна европейских революций 1848-49 гг., в ходе которых европейские радикалы повсеместно апеллировали к американской модели, побудили руководителей республики к проведению более активной политики в различных регионах мира. В целом в силе оставался главный постулат внешней политики времен президента Джексона (1829-1837) – американская дипломатия нуждалась в договорах, прежде всего, для поддержки торговли своей страны. Однако теперь дипломатия шла впереди торговли, создавая условия для американских купцов в районах мира, в которых торговля США к тому моменту отсутствовала или носила случайный характер.

Так, период 1840-х – первой половины 1850-х гг. стал временем становления тихоокеанской политики США, когда были сформулированы основные доктрины и подписаны первые договоры США с Китаем и Японией(2). В это же время политики, дипломаты и общественное мнение США стали проявлять интерес и к странам мусульманского Востока. Естественным образом, опыт России, проводившей в рассматриваемый период наиболее активную экспансию в тех регионах, оказался в центре внимания американцев. Великобритания, также активно продвигавшаяся в направлении исламских стран Центральной Азии со стороны Индии, вызывала и наибольшие опасения как соперник и противник США в других регионах мира (в частности, в Центральной Америке), чем делала российский опыт более важным. Именно на Российскую империю могли опереться Соединенные Штаты в случае необходимости установления контактов в этом регионе мира.

Любопытной задачей в этой связи представляется анализ содержания основных общественно-политических и литературных журналов и ряда влиятельных газет, выходивших в США в 1840-50-е гг. На страницах этих изданий излагались факты и оценки, формировавшие и, с другой стороны, отражавшие американское общественное мнение по отношению к этим далеким от американских берегов регионам. Интересно также сопоставить журнальные оценки российской восточной политики с реальными фактами политического сотрудничества России и США на Востоке в тот же период. Такое сопоставление может показать степень влияния общественного мнения на внешнюю политику в тот ранний период американской истории.

Большая часть статей, в которых анализировалась восточная политика Российской империи, была так или иначе посвящена Восточному вопросу, судьбе агонизировавшей Блистательной Порты. Однако интерес американцев вызывала и Кавказская война, которую Россия вела против горских племен Северного Кавказа (Черкесии).

До середины 1840-х гг. американские журналы не давали своих оценок восточной политики Российской империи, хотя некоторые слова, проливающие свет на симпатию американцев к России в ходе Крымской войны, были сказаны еще за двадцать лет до той кампании.

Влиятельный политик, литератор и профессор Эдвард Эверетт, считавшийся в Соединенных Штатах крупнейшим специалистом по европейским делам, видел в России две стороны – «правительство действительно деспотичное, но принадлежащее к Европейской цивилизации, признающее те же международные законы (law of nations), связанное с интеллектуальной семьей Западной Европы и Америки, и быстро продвигающееся в просвещении различных рас, населяющих ее обширные владения ...

Вполне в рамках политически возможного находится предположение, что расширение владений царя будет средством возрождения (agent of regenerating) Западной Азии. Если так, мне неважно, как скоро русское знамя будет укреплено на стенах Константинополя... Если российская власть распространится на них, это будет цивилизованная и христианская власть»(3). Эту лекцию Эверетт прочел в 1833 году перед студентами Йеля, будущей политической элитой Соединенных Штатов.

Собственно американские аналогии стали в повестку дня в связи с активизацией собственных экспансионистских планов Соединенных Штатов в середине 1840-х гг. Когда группа американцев, поселившихся в мексиканской провинции Техас, подняла мятеж, объявила независимость, а потом подала петицию о приеме в состав США, американские виги выступали против аннексии. «Америкэн Виг Ревью» (American Whig Review) иронизировал в 1845 году: «Николай, правящий холодными темными регионами Севера, не следил за прогрессом в наш изобретательный век, иначе он давно бы отправил казаков через Дунай, чтобы те закрепились там, и объявили свою независимость; затем он смог бы инкорпорировать их, а с ними и владения Султана, в свою империю, тихо, без нарушения договоров или обещаний, в соответствии с последним одобренным методом международной стратегии»(4).

Во время европейского революционного кризиса 1848-1849 гг. американские газеты рассуждали о возможной европейской политике.

Некоторые американцы в тот период стали давать советы русскому императору, как использовать ситуацию в Европе к своей выгоде. «Нью-Йорк Геральд» (New York Herald) опубликовала одно из таких писем под заголовком «Что русский император должен делать в нынешнем кризисе европейских дел». Совет состоял из тринадцати фантастических пунктов, среди которых были: «Восстановить Польшу в ее национальных границах и правах… Дать европейской части России конституцию… Отправить 150.000 солдат через Инд… и объявить миру, что британскому владычеству в Индии пришел конец… Объявить Китаю, что вся его территория будет отныне уважаться… Пригласить Францию занять Египет и Сирию… Занять Константинополь и положить конец турецкому господству в Европе и Азии… Оставить Швецию, Данию, всю Германию, Грецию и Испанию на волю мирных революций»(5).

Несмотря на всю фантастичность плана, он иллюстрирует важную черту американского подхода к России в середине 19 века: империя не должна мешать демократическим движениям в Европе (включая те, что развиваются на ее собственной части Польши), однако она может стать освободительной силой на Востоке, от Турции до Индии и Китая.

Через несколько недель слухи о возможном нападении России на Турцию вновь заставили «Нью-Йорк Геральд» размышлять о положительном значении подобного поворота событий: «какую бы тревогу не вызывал такой курс России у сторонников других европейских династий, мы не видим, почему покорение Турции этой державой может рассматриваться как пагубное бедствие для интересов свободы и цивилизации… Великое движение России на Восток – еще один шаг к освобождению этого региона земного шара от худших образцов рабства»(6). В этом тексте вновь движение России на Запад рассматривалось как угроза, тогда как ее экспансия на Восток – как благо для дела свободы. Американское общественное мнение ощущало амбивалентность частью европейской и частью азиатской страны.

В 1850 году из печати вышла книга Джорджа Л. Дитсона «Черкесия, или Тур на Кавказ», ставшая первым описанием путешествия американца в беспокойный регион Российской империи. Книга имела посвящение «князю Воронцову, смелому и заслуженному воину, опытному дипломату, изысканному придворному и разумному и человечному правителю».

В предисловии автор признает, что его «точка зрения ... на продвижение России на юг не будет принята ни в Англии, ни в Америке. Жителями первой – никогда, не считая их тайных суждений ... Американцам же надо только познакомиться с условиями народа покоряющего и покоряемого – с политикой победителей и результатом их завоевания, чтобы узнать картину наших войн с индейцами, лишение их земель, изгнание их от священных могил их предков, – чтобы признать то, к чему меня привели мои наблюдения, что Россия много делает для цивилизации и христианизации восточного мира»(7).

Сравнение кавказцев с индейцами не было изобретено Дитсоном. Он приводит свой разговор с князем Кочубеем перед началом поездки в горы: «Князь сказал: «Эти черкесы совсем как ваши американские индейцы – такие же не поддающиеся приручению и нецивилизованные – и что, вследствие их природной энергичности характера, только истребление могло бы сохранять их спокойными, а если они попадут под российское управление, единственно безопасной политикой было бы использовать их дикие и воинственные привычки против других»(8).

Несколько журналов откликнулись на книгу обширными рецензиями. Автор обзора в «Ю.Эс. мэгэзин энд демокрэтик ревью» обратил внимание на мысль Дитсона, что в России «массы не имеют выбора системы правления; почему же их осуждают, как если бы он существовал?». «Наши рекомендации России есть результат наших впечатлений от «Тура на Кавказ», и если они слишком добры, то винить за это нужно автора»(9).

Совсем другую оценку сочинению Дитсона дал автор обзора в «Нью Ингландер энд Йейл ревью» (New Englander and Yale Review). Надо помнить, что на рубеже 1840-50-х гг. в США разгорелась дискуссия о помощи венграм, чье выступление против австрийского господства было подавлено русскими войсками. Автора рецензии возмутила русофильская позиция Дитсона. «Находясь на всем протяжении своей поездки под русской защитой, любезно принятый магнатами страны, он убедил себя, что Россия делает доброе дело в этих странах; – саркастически отметил рецензент, – что она христианизирует черкесов (если сможет их поймать), и цивилизует их, – поскольку она сама высоко цивилизована, и ее солдаты – пример вежливости и утонченности. ... Может быть, и будет лучше для мира, что один великий грабитель и поработитель покончит с грабежом и работорговлей розничных дилеров, чем, конечно, кавказцы печально знамениты. Но Бог не допустит, чтобы читатели «Нью Ингландер» судили о состоянии мира на основании исключительно этого принципа, так, что мы не сумели бы определиться с нашими симпатиями. Мы будем сочувствовать тем, кто борется за свою жизнь и свою свободу, будут ли они христианами или магометанами, и мы будем надеяться, что они будут и дальше дышать своим горным воздухом независимости»(10).

Автор рецензии подробно описал историю кавказской войны, опираясь, прежде всего, на анти-российские британские источники. Он подчеркивал независимость горцев, которую они не теряли, по его словам, от сотворения человеческой расы. «По Адрианопольскому миру 1829 г. Турция уступила России все побережье Черного моря; – то же самое, как если бы Мексика уступила Соединенным Штатам Кубу или Порто Рико. Черкесы всегда были независимыми. ... Прежде ни персы, ни греки, византийцы, татары, ни турки не лишали этих детей природы сладкого дара свободы. Это досталось на долю нации, называющей себя христианской. Христианство, как они должны смотреть на него, приходящее в таком виде, можно только ненавидеть»(11). Автор, как видим, не обошелся без сравнения ситуации на Кавказе с актуальными внешнеполитическими проблемами самих США.

На этой же волне антирусских настроений в августе 1852 г. в «Ю. Эс. Мэгэзин энд демокрэтик ревью» появилась статья «Турция, Россия, Черкесия». «Честолюбие беспорядочное и огромное, честолюбие, способное зародиться только в душе притеснителя, и найти пищу только в страдании целой нации – вот что такое Россия. Это страна, завоевывающая по своей сути, и захватывающая из-за своих собственных нужд, искупает собственной деградацией будущую тиранию, которую она надеется установить над другими»(12).

Тот же журнал вскоре опубликовал еще одну заметку о Черкесии. Автор восторгался стойкостью кавказцев перед русским наступлением, даже не делая, как его предшественник в «Нью Ингландер», оговорок о работорговле и похищении людей, распространенном среди горцев. Для него успешное противостояние кавказцев русской армии имело символическое значение: «В Черкесии мы видим зрелище того, как сравнительно незначительная территория и неграмотный народ сдерживают и ниспровергают русскую дипломатию, со всеми ее умелыми приготовлениями; ... Черкесия воздвигает свой природный бастион против гигантского врага прав человека; какого патриота не вдохновит подобное зрелище?». «Нельзя переоценить сохранение Черкесии как барьера против великого деспота России, на который опираются все другие деспоты». «Несмотря на то, что многие согласятся с важностью Черкесии для всех морских наций, они скажут, что в лучшем случае они только варвары; в ответ, мы утверждаем, что они такие же варвары, как сторонники Леонида в Фермопилах, и что, хотя спартанцы имели правительство, и свободное правительство, черкесы имеют демократические формы, без расколов, и что они свободные люди, поскольку смелы и честны»(13).

Тон американской прессы изменился с приближением Крымской войны.

Ничего лучше не характеризует произошедшие изменения, чем текст школьного учебника. В 1853 году автор популярного учебника суммировал эти перемены: «в 1848-49 гг. Россия помогла Австрии вновь покорить Венгрию, послав 300 тысяч солдат ей на помощь. У России, однако, надо признать, лицо Януса, две стороны. На Азию она смотрит как цивилизатор ее свирепых варваров, колонизатор ее огромных пространств; на Европу – как сторонник абсолютизма и королей против конституционализма и народа»(14).

Воодушевление, вызванное визитом в США Лайоша Кошута, уже погасло. «Путнамс мансли» писал в те дни: «Каковы бы ни были наши симпатии к султану, который предоставил убежище скрывающимся венграм, мы не можем забыть, что турки на протяжении веков были главными врагами христианства, что греки долго стонали под управлением гораздо более тяжелым, чем австрийская тирания, что мусульманин, принявший христианство, обречен на смерть, и что этот самый султан даже сейчас притеснитель миллионов христианских подданных»(15).

В феврале 1854 года «Нью Йорк Геральд» определила Восточный вопрос как «религиозный спор, унаследованный раскол между сторонниками Христа и последователями Магомета... между крестоносцами и сарацинами и маврами, проще говоря, спор между христианством и мусульманством, цивилизацией и предрассудком.

Мы обнаруживаем Англию и Францию на стороне последнего. Эти две христианские нации в настоящий момент поддерживают дело магометанства и предрассудка, и усердно работают, чтобы предотвратить поток христианства и цивилизации в Турцию. Если они преуспеют, дело прогресса человечества может быть задержано на века»(16).

Изменился тон и «Ю.Эс. демокрэтик ревью». В статье «Турция и Россия» в июне 1854 г. автор, дистанцируясь от обеих держав, фактически защищает Россию от нападок британской прессы: «Хотя, как нам представляется, Соединенные Штаты мало заинтересованы в будущих судьбах Оттоманской империи или в грядущем доминировании России в Азии, их положение в настоящий момент важно для политики Европы, и сейчас привлекает глубокое внимание по обе стороны Атлантики». По мнению автора, Турция является барьером на пути российской экспансии в направлении Средиземноморья. «Россия может в любой момент быть заперта как в бутылке, и лишена внешней торговли, за исключением торговли через Северный Ледовитый океан и Охотское море. Пока сохраняется такое положение вещей, Россия никогда не станет великой морской и торговой державой, и одной из первых целей вмешательства Западной Европы, особенно Англии, является закрыть этого левиафана в запруде Черного моря. Это, по нашему мнению, с каждым днем становится все более трудным, и скоро станет невозможным»(17).

Большая статья с подробным анализом предпосылок и перспектив войны была опубликована в двух номерах «Путнэмс мансли» осенью 1854 г.

После подробного очерка русской истории автор описал страдания христианских народов под властью султанов Турции. «Но, в конце концов, Бог создал Мстителя в лице русских царей». «Нам нелегко понять, с каким пристальным интересом все христиане в Турецкой империи, за исключением католиков, наблюдали растущую мощь России на протяжении последнего столетия или двух. Оттуда они начали ожидать избавления. С начала нынешней войны было уже множество доказательств сильных симпатий, существующих между христианами греческой церкви в России и Греческом королевстве»(18).

Некоторые американцы считали даже, что русское завоевание Османской империи исправит само российское общество: «Русское правление в Константинополе улучшит всю структуру Российской империи. Народ станет блестящим и утонченным; ее имперский суверенитет будет основан не на слепом повиновении, а на общем согласии; ее система крепостного права будет ослаблена, и, в конце концов, отменена»(19).

Американские газеты сравнивали Турцию с Мексикой: «Обе страны демонстрируют симптомы неминуемого разложения. Обеим не хватает главного элемента сплочения, однородного населения. Обе вынуждены полагаться на внешнюю помощь, чтобы предотвратить распад – одна на чужих людей (Турция), другая на чужие деньги (Мексика). ... Невозможно вновь вдохнуть силы, побудить к новой жизни трупы таких империй, как Турция и Мексика»(20).

Исследователь мнения газет американского Юга о Крымской войне заключает, что общественное мнение этого региона США в целом придерживалось точки зрения, что лучшим исходом войны будет, если «ленивый и вырождающийся турок, со своим гаремом и опиумной трубкой» будет покорен отважной и энергичной нацией с севера, точно так же, как американские индейцы были побеждены «превосходящими их европейскими нациями», открывшими этот континент»(21).

В январе 1855 года «Ю.Эс. демократик ревью» посвятила большую статью Николаю I. По мнению автора статьи, «Восточный вопрос ... заключается в том, что царь хочет получить свободный проход для торговли и флота в Средиземное море, а Союзные державы хотят удержать его вовне». Наделавшая много шуму в Европе и США эпопея с попыткой приобрести Кубу отразилась в характере аналогий, избранных автором статьи: «Для того, чтобы сделать вопрос более понятным (to bring this question home) для народа Штатов, надо только отметить, что царь руководствуется теми же, если не более сильными мотивами в своей политике по отношению к Турции, и в своем желании открыть ворота Черного моря, какие имеют Соединенные Штаты в стремлении владеть Кубой. ... Пока Константинополь остается во владении Турции, и пока Куба продолжает фактически, а не только номинально быть колонией Испании, они не представляют опасности для царя и для Соединенных Штатов. Но, в обоих случаях, есть серьезные причины опасаться, что они либо вот-вот перейдут в другие руки, либо, по меньшей мере, станут инструментом, опасным для обеих стран». Что же касается судьбы Османской империи, то она обречена пасть. «И пусть она падет. На протяжении веков она была притеснителем Востока, непреодолимым препятствием для возрождения Азии, если ей вообще суждено возродиться. ... Если справедливости заслуживает даже враг, мы тем более должны быть справедливыми к другу. Царь сейчас занимает именно эту позицию по отношению к Соединенным Штатам, и сотрудничает с ними не только представляя непреодолимое препятствие великой схеме entente cordiale для регулировки баланса сил в новом и старом свете, но и как их партнер в поддержании прав нейтральных держав и свободы морей. Пусть народ Соединенных Штатов не станет жертвой обмана, иностранного влияния, усиленного англо-американской прессой, и не присоединится к травле императора России Николая»(22).

Очень активно комментировал международную политику в годы Крымской войны «Ю.Эс. демокрэтик ревью». В одной из статей в журнале утверждалось: «Англо-французский альянс начал нынешнюю войну под фальшивыми знаменами, и в настоящий момент пытается практиковать самый огромный обман, когда-либо задумывавшийся против легковерия человечества. Они начали с предлога, что они поддерживают целостность Оттоманской империи, самой прогнившей из всех деспотий, и в то же самое время представляются защитниками христианства, цивилизации и свободы. Они привлекли к себе симпатии христианского мира в тот самый момент, когда поддерживают магометанского деспота, чьи предки на протяжении пяти веков были бичом христианства. ... Коротко говоря, англо-французский альянс пытается остановить колесо Времени, и повернуть мир назад»(23).

Наконец, в ноябрьском (1855 г.) выпуске «Ю. Эс. Демокрэтик ревью» была опубликована статья «Христианство – Исламизм», вновь рассматривавшая многовековое противостояние России и Турции как религиозную войну. «Нет сомнений в том, что суверены России, начиная со времен Петра Великого, время от времени позволяли себе справедливую, мудрую и человечную надежду, что когда-нибудь этот отвратительный обман Мухаммеда, с его мечом и его Кораном будет изгнан хотя бы из Европы»(24).

Однако журнальными статьями не исчерпывалось отношение Соединенных Штатов к российской политике на Востоке. Именно к этому периоду относятся и первые примеры сотрудничества российской и американской дипломатий на восточном направлении. Эти случаи ни в малейшей мере не опирались на газетно-журнальную полемику о значении российской экспансии на Восток, а диктовались вполне реалистическими оценками выгод и приобретений от такого сотрудничества.

В июне 1851 г. государственный секретарь США Д. Уэбстер предлагал российскому посланнику в Вашингтоне А. Бодиско, принимая во внимание отсутствие у России собственных дипломатов и консулов в китайских портах и на Гавайях, «уполномочить американских комиссаров в Кантоне и Гонолулу ... оказывать всяческую помощь и содействие российским подданным в случае возникновения сложностей с китайскими или гавайскими властями»(25). Это событие было ходом в сложной дипломатической игре, которую вели на Тихом океане великие державы и США. Американский госсекретарь с помощью этого предложения стремился нейтрализовать английские и британские попытки втянуть Россию в собственные попытки аннексировать Гавайские острова(26).

Спустя три года американский командор Мэтью Перри опередил российского адмирала Е.Путятина в «открытии» Японии для внешнего мира(27).

Сама Крымская война стала примером дружественных отношений между Россией и США в ходе острейшего кризиса Восточного вопроса (хотя эти отношения определялись гораздо более сложным комплексом международных проблем) (28).

Но наиболее показательна с точки зрения сотрудничества российской и американской дипломатии на Востоке история заключения первого договора США с Персией.

В разгар Крымской войны американский посланник в России Томас Сеймур получил от государственного секретаря Уильяма Л. Марси конфиденциальную инструкцию в связи с намерением американской администрации начать переговоры с Персией. В депеше Марси, в частности, говорилось: «Англия и Франция в нескольких случаях уже вмешивались и затрудняли наши переговоры с иностранными державами, и у них есть стимул сделать то же самое в отношении к Персии. ... У императора России не должно возникнуть возражений против предлагаемого шага; напротив, он может отнестись к нему благожелательно. Если это предположение верно, то представитель России при дворе шаха мог бы внести свой вклад в успех всего этого дела, в случае, если он будет знать, что его правительство благоволит этому.

Президент поручает Вам конфиденциально обсудить этот предмет с графом Нессельроде, сообщить ему о намерении Соединенных Штатов договориться с шахом, и узнать у него, можно ли ожидать помощи от российского посланника в Персии, в поддержку нашей позиции, если такая необходимость возникнет»(29).

Несколько месяцев спустя Сеймур общался в Санкт-Петербурге с персидским послом, сообщив ему, что Соединенные Штаты «хотят установить дружественные отношения с Персией» и просил передать эту информацию шаху(30). Сами переговоры прошли в Константинополе и увенчались подписанием договора о дружбе и торговле 13 декабря 1856 года(31). Вклад русских дипломатов в успех переговоров неясен, однако показательна сама мотивировка инструкции Марси. Две страны не рассматривали друг друга как соперника в проникновении на Восток, и обе получали выгоды от такого сотрудничества, прежде всего, возможность преодолеть английское противодействие.

Подводя итог анализу оценок американской прессой восточной политики России, приходится признать, что журналисты и политики Соединенных Штатов 1830-50-х гг. слабо разбирались в особенностях политических, религиозных, военных и культурных отношений различных народов, столкнувшихся в Причерноморье.

Собственное представление о мусульманском Востоке у американцев той эпохи отсутствовало. Для оценок не хватало терминов, понятий, концепций. Российская политика и конфликты объяснялись по аналогии с собственными проблемами, причем аналогии менялись в соответствии с текущей политической конъюнктурой.

Содержание русской политики на Востоке американские авторы пытались выразить в понятных соотечественникам образах. Основными «опорными точками» таких сравнений были война с индейцами как аналог Кавказской войны – трактовка, которой противостояло сравнение войны черкесов с борьбой греков, венгров и самих американцев за независимость; война США с Мексикой как параллель с русско-турецкими войнами, сравнение Турции с Кубой, способной контролировать стратегические морские пути США, а также рассмотрение всей восточной политики России в контексте религиозных войн или прогресса цивилизации на Востоке.

Таким образом, позиция общественного мнения (и, до определенно степени, дипломатии) США в отношении восточной политики России определялась не содержанием этой политики, а другими соображениями и обстоятельствами: войной с Мексикой, приездом в США Кошута, противоречиями с Великобританией.

Тем не менее, к началу Крымской войны в Соединенных Штатах сформировалось представление о Российской империи как о «двуликом Янусе», обратившем к Востоку свое благотворное, цивилизующее лицо. Этот образ вошел к этому времени в школьные учебники, и, очевидно, повлиял на поддержку американским общественным мнением России во время ее войны против турецко-англо-французского альянса.

В середине XIX века США не имели не только собственных концепций исламского Востока, но и собственных контактов со странами этого региона. Именно поэтому они с готовностью обращались к российскому опыту и связям для становления собственной политики.

В российско-американских отношениях 1840-50-х гг. две страны обращались друг к другу в поисках тех ресурсов, которыми сами не располагали, и в которых особенно нуждались. Для обеих стран двусторонние связи были альтернативой опоре на Великобританию. Они носили асимметричный характер, помогая каждой из стран преодолеть собственные слабые места.

Так, Россия в тот период приняла решение опереться на США в технологическом перевооружении империи: железнодорожное строительство в России в 1840-е гг. началось под руководством американского инженера Дж.В. Уистлера, в США Россия в тот период заказывала лучшие паровые суда для своего военно-морского флота.

Соединенные Штаты, в свою очередь, использовали сотрудничество с Россией для расширения своего дипломатического влияния, в частности, для проникновения в страны Востока.


(1) Fishbein R.H. Echoes from the Barbary Coast // The National Interest. № 66. Winter 2001/02. P. 47-51.

(2) См. подробнее: Курилла И.И. “Войти в круг великих держав...”: Дэниел Уэбстер и внешняя политика США в середине XIX века. Волгоград, 1997.

(3) Воспитание человечества. Речь перед обществом Фи Бета Каппа Йейла, 20 августа 1833 г. // Everett E. Orations and Speeches on Various Occasions. Boston: Little, Brown, and Co, 1868. Vol. 1. P. 432.

(4) Annexation // The American Whig Review. 1845. Vol. 2. № 5. P. 453.

(5) The New York Herald. 1848. 22 Apr.

(6) The New York Herald. 1849 г. 21 Apr. Цит. по: The American Image of Russia: 1775-1917 / Eugene Anschel, comp. New York, 1974. P.106-107.

(7) Ditson G.L. Circassia; or a Tour to the Caucasus. New York, London, 1850. P. X-XI.

(8) Ditson G.L. Circassia; or a Tour to the Caucasus. New York, London, 1850. P. 311.

(9) Tour to the Caucasus // The United States Magazine and Democratic Review. 1850 (February), Vol. 26. № 140. P. 164-166.

(10) Caucasus // New Englander and Yale Review. 1851 (February). Vol. 9. № 33. P. 89.

(11) Caucasus // New Englander and Yale Review. 1851 (February). Vol. 9. № 33. P. 108-109.

(12) Turkey, Russia, Circassia // The United States Magazine and Democratic Review. 1852 (August). Vol. 31. № 170. P. 163, 166.

(13) Circassia and the Caucasus // The United States Magazine and Democratic Review. 1852 (October). Vol. 31. № 172. P. 301-304.

(14) [Goodrich, Samuel G.] The Second Book of History, Combined With Geography; containing the Modern History of Europe, Asia, and Africa. Boston, Cleveland, 1859. P. 275. Главы этого учебника датированы; в частности, глава, посвященная России, написана в 1853 году.

(15) The Czar and the Sultan // Putnam’s Monthly. A Magazine of Literature, Science, and Art. 1854 (May). Vol. 3. № 17. P. 505.

(16) New York Herald. 1854. 28 Febr Цит. по: The American Image of Russia, 1775-1917 / Ed. by Eugene Anschel. New York, 1974. P. 109-110.

(17) Turkey and Russia // The United States Magazine and Democratic Review. 1854 (June). Vol. 33. № 9. P. 357, 361-362, 373-374.

(18) Causes and Consequences of the Russian War. II. Present and Future // Putnam’s Monthly Magazine of American Literature, Science, and Art. 1854. November. Vol. 4. № 23. P. 538.

(19) Dix W.G. The Unholy Alliance: An American View of the Eastern War. New York, 1855. P. 105.

(20) Charleston, South Carolina Weekly News, June 8, 1854. Цит. по: Jones H.P. Southern Opinion on Turkey During the Crimean War // Ukrainian Quarterly. 1986. Vol. 42. № 3-4. P. 230.

(21) Little Rock, Arkansas State Gazette and Democrat, 1853. 9 Dec. Цит. по: Jones H.P. Southern Opinion on Turkey During the Crimean War // Ukrainian Quarterly, 1986. Vol. 42. № 3-4. P. 238.

(22) The Czar of Russia // The United States Magazine and Democratic Review. 1855 (January). Vol. 35. № 1. P. 1-13.

(23) Russia and the Anglo-French Alliance // The United States Magazine and Democratic Review. 1855 (April). Vol. 35. № 4. P. 246-247.

(24) Christianity – Islamism // The United States Magazine and Democratic Review. 1855 (November). Vol. 36. № 5. P. 379-380.

(25) А. Бодиско – Д. Уэбстеру. 17 июня 1851 г. // National Archives and Record Service (NARS). Notes from Russian Legation. Roll 3. Vol. 4.

(26) См. подробнее: Курилла И.И. Соединенные Штаты, Гавайи и Россия в середине XIX века // II межвузовская научно-практическая конференция студентов и молодых ученых Волгоградской области. 27 ноября – 1 декабря 1995 года. Сб. науч. статей. Выпуск 1. Волгоград: Издательство Волгоградского университета, 1995. С. 160-164.

(27) На борту одного из судов эскадры Перри находился молодой писатель Байард Тэйлор, который спустя десятилетие займет пост секретаря американской миссии в Санкт-Петербурге, а потом перескажет для американцев сказку К. Аксакова «Аленький цветочек» под названием «Красавица и чудовище».

(28) См. подробнее: Пономарев В.Н. Крымская война и русско-американские отношения. М.: Ин-т Российской истории РАН, 1993.

(29) У.Марси – Т.Сеймуру, № 14, конфиденциально. 16 мая 1855 // National Archives and Record Service. Microcopy 77. Diplomatic Instructions of the Department of State. Russia. Roll 136. Vol.14. P. 117-118.

(30) Diary of Thomas H.Seymour. Запись от 11/23 октября 1855 г. // Connecticut Historical Society. Thomas Henry Seymour Papers. 1854-1857. Ms. 95246.

(31) Текст договора см.: Treaties and Other International Agreements of the United States of America, 1776-1949 / Comp. under the direction of Charles I. Bevans. Vol. 8. P. 1254-1257.




© Центр региональных и трансграничных исследований ВолГУ, 2003

© И.И. Курилла, 2003